Авторы: Golden и Saki niji Jetsu
Название: Запомни... Забудь...
Рейтинг: NC-17
Саммари: Для души не имеет значения ни время, ни пространство...
ЗАПОМНИ… ЗАБУДЬ…
Что такое любовь? Что такое война?
Это просто игра, и в проклятье она.
Гаснет солнечный свет, и приходит зима,
Приближается тень. Люди сходят с ума.
Льются слезы? Вода. Бьется сердце? Пустяк.
Замирает душа, что ж, пускай будет так.
Хочешь жить? Так живи. Умираешь? Умри…
Прокляни ты меня, но со мной говори.
… Догорает свеча, все забыть мне пора…
Это просто любовь. Это просто игра.
(Golden)
Я знаю, как это будет. Я всегда знаю, как это будет.
Ты постучишься в мою дверь поздно вечером, когда я буду работать. У тебя есть ключи, но ты всегда стучишь в дверь.
Я открою. Разумеется, я тебе открою, и с полуулыбкой буду смотреть, как ты снимаешь тяжелые ботинки и пальто, а потом кидаешься мне на шею.
Помада размазывается от поцелуев. Я отправляюсь в комнату и беру салфетку, чтобы стереть ее. Протягиваю вторую салфетку тебе. Ты смущенно улыбаешься и тоже вытираешь лицо. Потом снова обнимаешь меня, устраивая подбородок на моем плече, и тихо шепчешь в ухо:
-Я соскучилась. День был таким длинным без тебя. Я отвлекаю тебя от работы?
-Как обычно, - пожимаю плечами я.
Ты просовываешь руки под мою домашнюю рубашку и начинаешь поглаживать по спине. Твои пальчики легко скользят по моей коже, и я чувствую легкое возбуждение.
Но нет. Это игра по моим правилам. И условия тоже буду диктовать я.
-Ты голодна? – спрашиваю я, чуть отстраняясь.
-Не знаю, - отзываешься ты, тихонько вздыхая. Ты тоже знаешь правила. Хотя ты очень любишь их нарушать.
Но вечер проходит мирно. Мы ужинаем, потом моем посуду и по очереди отправляемся в душ. Чаще всего мы делаем это вместе. Но сегодня я не в настроении.
-Что-то не так? – спрашиваешь ты, заходя в комнату, завернутая в полотенце и вытирая волосы.
-Все нормально, - отзываюсь я, поворачиваясь в кресле.
Ты смотришь на меня жадным взглядом. Да, я знаю, что ты видишь. Алый халатик из тонкого шелка скорее показывает все, что надо, чем прячет. Я закидываю ногу на ногу, и полы разъезжаются. Я поправляю слетающий с плеча шелк и вижу, как твои глаза отслеживают движение моей руки с золотыми ногтями. Мои волосы влажные и откинуты на спину. Высыхая, они завиваются кольцами. Они кажутся темными от воды и освещения, но это конечно же не так. Мое лицо в тени, а свет бра падает на тебя, высвечивая всполохи в твоих волосах.
-Что-то случилось? – спрашиваешь ты своим восхитительно-низким для девушки голосом и подходишь ко мне.
-Тебе пора менять маникюр, - спокойно замечаю я.
Твоя ладонь бережно касается моей щеки, ты смотришь влюбленным взглядом, и в твоем голосе забота:
-Не уходи от темы. Ты бледная, и синяки под глазами. Любимая, ты стала нервничать и плохо спать после этих своих занятий. Может хватит? Пожалуйста, перестань.
-А разве я спрашивала твое мнение? – приподнимаю бровь я, - по-моему, нет.
-Ну пожалуйста, - умоляюще повторяешь ты.
-Нет. Я должна знать, что там произошло. И не найду покоя, пока не узнаю.
-Солнце мое, - ты забираешься ко мне на колени, прижимаясь всем телом, - ты шагаешь в область запретного. Там не будет ответа «да» или «нет». Прошлое – это прошлое. Тем более прошлая жизнь. Даже если допустить, что она была, все равно это область смутных ощущений.
-Ты знаешь мои способности, - обрываю я.
-Знаю. Но знаю и твои возможности. Попытками увидеть прошлое, ты измотаешь себя. Ты и так уже…
-Я стала менее красива? – холодно спрашиваю я.
Ты тяжело вздыхаешь.
-Да нет же! Ты вообще меня слышишь?
-Вполне, - заключаю я и снимаю тебя со своих колен, после чего поворачиваюсь компьютеру, на котором открыта программа с которой я работала. Рядом графики анализа. Для кого-то это мистика или даже шарлатанство, для меня обычный рабочий процесс.
- Ты обиделась? – слышу я позади себя твой тихий голос.
-Нет.
-Повернись.
-Я работаю.
-Обиделась, - заключаешь ты, кладя руки мне на плечи и начиная медленно поглаживать, - пойдем в постель.
Я усмехаюсь, слыша в твоем голосе просящие нотки. Мне доставляет удовольствие наблюдать это.
-Убеди меня, - холодно роняю я, - что я должна предпочесть тебя работе.
Ты едва не шарахаешься от меня. Твое лицо вспыхивает от обиды и унижения.
-Ну и сучка же ты, - почти спокойно говоришь ты.
Я продолжаю усмехаться. Мне нравится это. НРАВИТСЯ! Я люблю причинять тебе боль, люблю доводить тебя до грани.
… и ради всего святого, любовь моя, не спрашивай меня, почему! Я просто не знаю ответ. Наверно я прирожденный садист…
-Не выделывайся, - теперь в твоем голосе предупреждение.
-Да ну? – протягиваю я, - с чего бы это вдруг? Ты всего лишь одна из многих, поэтому сделай одолжение, не утомляй меня твоими сценами и обидами. Где дверь ты знаешь. Я никого не держу.
Ложь. Ложь от начала до конца. Впрочем не все. У меня действительно несколько любовников и любовниц и череда поклонников. Но ты исключение. Потому что ты… не многие. Ты прочно поселилась в моем сердце, хотя за полгода я так и не нашла ответ, почему? И я не знаю, что буду делать, если ты сейчас уйдешь. Возможно сделаю то, чего не делала никогда – попытаюсь тебя остановить.
Только ты не уйдешь.
Это тоже правила игры.
Ты это знаешь.
И я знаю.
И ты знаешь, что я знаю.
И тебя это раздражает. Ты хочешь это прекратить.
Ты обижена моими словами. Разумеется, ты обижена.
Это. Тоже. Доставляет. Мне. Удовольствие.
Мы играем в жестокие игры. По моим правилам. Которые ты так любишь нарушать.
Твоя рука вплетается в мои волосы, ты дергаешь голову назад.
Вот теперь это не игры. С каждым разом ты все меньше сдерживаешь силу, и подозреваю, однажды всерьез попытаешься меня избить.
Твой рот впивается в мои губы, зубы тут же кусают нижнюю губу, и рот наполняется вкусом крови. А ведь это из-за тебя мне приходиться пользоваться яркой помадой, чтобы скрыть укусы. А сейчас ты сделаешь то, отчего я еще две недели буду ходить в водолазке или повязывать на шею тонкий шарф. Так и есть, ты засасываешь кожу на шее, оставляя синевато-красные пятна на белой коже.
Никому больше из моих любовников не дозволено такое!
Тогда почему я позволяю это тебе?
Твоя рука скользит в вырез халата, и пальцы сжимают сосок… силу ты и не думаешь контролировать, я вскрикиваю от боли и пытаюсь оттолкнуть тебя.
Ты делаешь шаг назад, но я хорошо понимаю, что теперь ты меня не отпустишь. Твои глаза почти черные от гнева… и страсти…
По спине легкий холодок. Мы равны по силе, но в психе или злости человек сильнее. Резким движением ты срываешь с правой руки браслет, и вот тут я уже откровенно ухмыляюсь.
-I loose control, - только успеваю насмешливо откомментировать я, и ты швыряешь меня на кровать.
Я ударяюсь рукой, но это тебе уже не важно, ты прижимаешь меня всем телом, блокируешь любое движение и начинаешь с яростью целовать. Потом кусаешь, снова целуешь, зажимаешь мои руки вдоль тела, и твой горячий рот касается моей груди.
О, мое тело чувствительно. Твоих ласк оно жаждет и боится одновременно. Потому что от тебя можно ждать чего угодно.
Но лучшее, что я могу сейчас сделать, это просто расслабиться. И принимать. Боль. Насилие. Потому что скоро оно сменится удовольствием. Как только ты удовлетворишь свой гнев. И потому что мне сейчас все равно не вырваться.
Твой мягкий язык на соске сменяют острые зубы, я едва не подпрыгиваю и прикусываю губу, чтобы сдержать стон. Ну нет, я не покажу тебе, как это больно. Ты удовлетворенно слизываешь капельку проступившей крови и начинаешь собственнически мурлыкать:
-Как же мне это нравится, - ты опять похожа на кошку, - а теперь поворачивайся, любимая. Лицом в подушку.
-Да пошла ты! – не сдерживаюсь я.
-Ответ неверный, - твой голос низкий и злой… и такой красивый…
Тебе вполне хватит силы перевернуть меня, сжать свою руку на моем затылке, сгребая волосы и коленом раздвинуть ноги. Навалившись всем телом, ты вгоняешь в меня два пальца, несколько отрывистых движений, и ты добавляешь третий.
-Смазку возьми, - шиплю я, - больно ведь!
-Обойдешься! – мстительно выдыхаешь ты, - тебе и так хватит! Тебе ведь это нравится, да? Нравится, я вижу!
Конечно нравится, ты, насильник чертов! Ты задеваешь нужные точки, и внутри разливается горячее чувство удовольствия, чередуясь с болью твоих резких движений.
Видимо решив, что ты достаточно меня подготовила, ты добавляешь четвертый палец, пропихивая руку глубже. Я сжимаюсь от острого приступа боли, а ты вводишь и пятый, просовывая в меня всю кисть. Я слышу твою удовлетворенную усмешку, но ты замираешь. Спасибо и на этом, ты дашь мне привыкнуть к ощущению тебя внутри. Ты начинаешь двигаться медленно, но отрывисто, и я хорошо понимаю, еще минута, и я начну подаваться навстречу твоей руке.
-Ну вот, - насмешливо протягиваешь ты, на хлюпающий звук, - тебе не нужна никакая смазка, ведь так? Дорогая…
Я начинаю стонать. К черту гордость и правила, мне невозможно хорошо от твоих жестоких ласк, дергаю головой, пытаясь высвободиться, и ты отпускаешь меня, только для того чтобы переместить свободную руку к моим губам, и я с готовностью погружаю твои пальцы в рот, начиная ласкать их языком.
-Отлично, - хищно мурлыкаешь ты, убирая уже влажные пальцы и тут же вгоняешь два из них в мой анус.
Я кричу. Я прогибаюсь и тут же кончаю. Но это тебя не остановит. Потому что ты еще не насладилась до конца.
-Как сильно ты сжалась, - комментируешь ты, продолжая двигаться во мне, - такая горячая.
-Сволочь, - выдыхаю я с насмешливым осознанием, что в моем голосе сейчас скорее мольба и удовольствие, чем обида или гнев.
И ты тоже это слышишь. И понимаешь. Ты даешь мне кончить еще не меньше двух раз, прежде чем вытаскиваешь руку.
Ну конечно же, на руке кровь. И пальцы, и ладонь, и даже запястье.
Ну конечно же, ты порвала меня.
И, разумеется, ты не испытываешь по этому поводу ни малейшего раскаяния. И просто хмыкнув, отправляешься в ванную помыть руки.
Потом возвращаешься и укладываешься мне на спину, едва ли не сворачиваясь клубочком.
-Хорошо…
-Кстати сказать, мне больно, - замечаю я.
-Ты снова меня довела, - протягиваешь ты, - вот и получила. Сама виновата.
-Смотри, - усмехаюсь я, - я ведь тоже могу показать все прелести моей садистской натуры. В прошлый раз ты, помниться, несколько дней сидеть не могла.
- Пфф, - презрительно морщишься ты и перебираешься мне на грудь, когда я переворачиваюсь на спину, - так ты прекратишь свои исследования?
-Нет. А почему я должна это сделать? – пожимаю плечами я, - хочу проникнуть в то, кем я была раньше. Я это сделаю.
-В чём смысл ворошить прошлые жизни, прошлую память и прошлую боль? – хмыкаешь ты мне в шею, - Это не сделает тебя счастливей и ничего не даст.
-Это объяснит мне кое-какие странные сны. Странные ощущения. И, может быть, я, наконец, пойму, почему веду себя так, а не иначе.
Ты тихо усмехаешься мне в шею, дыхание тепло скользит по коже:
-Ты о своей любви доводить меня до белого каления? Или о моей любви бить тебя в ответ и твоей ответной реакции непротивления? Что именно кажется тебе наиболее странным? Может то, - с внезапной тоской шепчешь ты, и слова щекотными толчками воздуха взбираются по шее к уху, - что мы любим друг друга, но не можем перестать причинять друг другу боль?
Теперь усмехаюсь я, поглаживаю тебя по спине почти успокаивающими движениями.
-Возможно. Я просто хочу знать, почему все так. Мы вместе неслучайно. Нет ничего случайного, у всего свой смысл. Я просто хочу понять, что было раньше. Потому что мне это важно. Может быть от этого зависит и эта моя жизнь. Наша жизнь, дорогая моя.
-От прошлой жизни нынешняя зависеть не может, - слегка сонно тянешь ты и склоняешь голову мимо шеи, на плечо. Волосы щекотятся, а ты возишься, устраиваясь на мне поудобней.
Я чуть улыбаюсь от твоих таких привычных действий, наконец ты затихаешь, и я чувствую как ровно ты дышишь, засыпая.
Но мне не спится.
… что же было раньше? Кем была я? А ты, любовь моя?
………………………………………………….
-Министр, - поприветствовал я, почтительно склонив голову. На пару секунд. Теперь не до церемоний, не то время.
-А, это ты, - повернулся министр, - собственно хорошо, что ты рядом. У меня есть задание.
-Задание? – переспросил я для приличия. А то я не знаю, что мне скажут. Сам он руки марать не станет, кого ещё подключить? Меня. Больше некого.
- Именно. Наш дорогой лидер, конечно, изолирован от народа, но этого мало. Необходимо, чтобы он раскаялся. Желательно в письменном виде. Ну и потом принес свои глубочайшие извинения народу. За сотворенное. Перед казнью. А заодно предоставил мне коды доступа к своим файлам. Ты меня понял? У тебя полная свобода действий.
Я смотрел на него, ожидая, чтобы он и сам осознал, насколько нереально сделать всё то, о чём он говорит. Он достаточно умён, чтобы понять это. Но он вопросительно смотрит в ответ, и я понимаю, что не дождусь реакции – слишком он привык, что его приказы выполняются. Как – не его заботы.
Он приказал. И хватит обсуждений.
-Сделаю всё, что смогу, министр, - вздыхаю я. Честно сказать, не имею понятия, как мне это сделать. Это просто невозможно.
Министр холодно улыбнулся. Все-таки он ничуть не лучше, чем свергнутый правитель. Конечно же, он не делал того же – не устраивал тесты, по результатам которых решалось будет ли человек жить полноценно, либо в лучшем случае он будет жить, никогда не зная, в какой момент решат оборвать его бесполезное существование. Либо он станет просто рабочей силой, и его стерилизуют, если результаты тестов будут неудовлетворительными. Он не устраивал экспериментов на людях – по крайней мере об этом никто не слышал – и не участвовал в пытках и показательных казнях. Собственно он как-то и не участвовал во всех нововведениях свергнутого короля. Но это не значит, что теперь он не установит еще более жестких правил.
Министр подался ко мне и тихо протянул:
-Ну ты же талантливый молодой человек. И очень изобретательный. Не сомневаюсь, ты придумаешь, как поставить Алекса в нужное мне положение.
Мне на мгновенье становится жарко, и не к месту промелькивают в памяти слухи о том, что они любовники. Нет. К чёрту. О чём я? О чём он? Надо что-то ответить.
-Сделаю… всё возможное, министр.
-Вот и отлично, - заключает он, и отправляется дальше по своим делам, оставив меня стоять посреди коридора.
Коридоры внезапно кажутся поблекшими и давящими, длинными, мне тихо хочется спутать поворот и долго блуждать по бесконечным переплетениям ходов, делая вид, что я попросту забыл, куда идти и как отсюда выбраться. Я одновременно хочу и не хочу достигнуть цели – увидеть его пленённым, встречая его холодный разочарованный взгляд. Как глупо – даже после того, что он творил, мне до сих пор страшно увидеть в его взгляде разочарование.
Но оно будет. Как и презрение. Как и понимание, что его убьют.
Я машинально сворачиваю в нужный коридор прежде, чем разум предаст меня и мятежников, и уверенно иду к тяжёлым дверям. Охранники с ухмылкой открывают мне, в их взгляде одобрение – кто не знает, зачем я иду сюда?
Ещё трое сидят в камере, пересмеиваясь и подшучивая над собой и пленником. Но в их взглядах страх, слишком все привыкли к его непогрешимости и всесилию.
Алекс… Мой король, моя любовь… свергнутая и униженная. Ты не опускаешь головы и с презрением смотришь на охранников. А потом и на меня.
Я был прав – с разочарованием и презрением. Ты не думал, что я буду среди мятежников.
-Приближенный моего министра, я полагаю? – спокойно уточняешь ты, - логично. Отличный ход. Мой дорогой министр так рвался к власти. Теперь он ее получил. И получит еще. Сполна, - твоя усмешка говорит мне, что все не так просто.
Если ты знал о предательстве, как же ты допустил его? Скорее всего ты оставил пару милых безделушек ему на память, и какой-нибудь красивый перстень ждёт его руки тонкой отравленной иглой. Ты мог предполагать подобный исход, но слишком не верил в это. Впрочем, вряд ли ты скажешь мне, существует ли подобная безделушка…
-Думаю, вы знаете, зачем я пришёл, - мне удаётся спокойный тон и равнодушное лицо, но внутри тоска. Если бы всё могло быть иначе. Если бы мы были вместе хоть однажды… хоть миг, который остался бы мне на память… Если бы всё было иначе…
-Вероятно вам, мятежники, - в голосе непередаваемое надменное презрение, - нужно мое публичное покаяние и информация из моих файлов. Ну и кое-кому осуществить месть. Все озвучил?
Мне трудно не улыбнуться.
-Забыли о письменном признании, - не добавить привычное «сир» мне тоже трудно. И почти больно. Ничего не будет как прежде. И ничего не исправить. Никак.
-Да, да, и это тоже, - Алекс тоже насмешливо улыбнулся, - ну что ж, видимо больше фантазии ни на что не хватает. Печально. Вероятно, мои тесты отслеживали не все. Жаль, теперь уже не исправить программу.
Я продолжаю стеклянно улыбаться, чувствуя вопросительные взгляды охранников. Они ждут указаний.
-Я так понимаю, вы отказываетесь сотрудничать добровольно, - скучающе произношу я и киваю охране, - Подготовьте инструменты «убеждения».
Вспоминается старая школьная шутка, что если не получается убедить противника, смени средства убеждения, и дело пойдёт на лад. Теперь на это почему-то лишь изжога. Я не знаю, чего мне больше хочется – искалечить или поцеловать его. В любом случае теперь нет даже самых фантастических шансов – попытайся я поцеловать его теперь – до, после или во время пыток – я всего лишь покажу, что я животное, не имеющее права на существование. Теперь я тем более не могу представить тепла в его взгляде. Полно, да испытывал ли он тепло в душе хоть однажды? Хоть к кому-то? Будет ему чьё имя вспомнить перед смертью? Не думаю.
-Итак, все банально, - в голосе свергнутого правителя язвительная усталость, - скука смертная.
-Будете банально осложнять задачу? – равнодушно усмехаюсь я, глядя как охранники вносят и раскладывают «средства убеждения». Вспоминает ли он, как сам наблюдал за подобным же процессом над моими родителями?
Я смотрю в его лицо, пытаясь увидеть там намек хоть на какие-то эмоции. Он ведь лучше всех знает, как это будет.
Но нет. Ни страха. Ни обиды, ни злости. Глубочайший пофигизм. Логично. Он верен себе.
Мне тоже стоит остаться верным себе и не отступать от начатого. Я всегда так делал. Он говорил, что гордится таким ценным качеством. Что ж… теперь ему стоит гордиться вдвойне, не так ли?
Алекс пожимает плечами, насколько это возможно со скованными за спиной руками, и чуть встряхивает головой, пытаясь убрать упавшие волосы. После чего просто перестает обращать на меня внимание. Его поднимают с того ящика, на который усадили в самом начале и перетаскивают к столу «убеждения». Я наблюдаю, как его привязывают, распластав, и думаю, что о чём он никогда не заботился, так это о верности своих людей. Почти все в этой комнате ненавидят его за мучения себя или своих семей. И таких множество по всему королевству. Не думаю, что народу всерьёз нужно его отречение, диктатора рады будут просто колесовать, но министр считает, что всё нужно сделать по закону, чтобы никто не мог придраться. Но он дал мне полную свободу действий – на его языке недоговорённостей это значит, что король не должен дожить до утра. А его смерть спишут на меня и моё чрезмерное усердие. Не думаю, что король интересуется причинами бунта мятежников. Скорее ему всё равно.
На бледном лице равнодушие. Но глаза открыты и теперь пристально смотрят на меня. Я ловлю себя на том, что меня начинает раздражать его равнодушие. Гнев, презрение, что-то другое – это было бы нормально. Больно, злорадно, но это было бы нормально. А равнодушие… на что я надеялся? Что эта ледяная статуя однажды сможет перемениться ко мне? Вряд ли он вообще вспоминал обо мне, если не было необходимости…
Когда Алекс начинает говорить, я едва не вздрагиваю. Он называет меня по имени, и тихим почти вкрадчивым голосом спрашивает, что послужило причиной того, что я присоединился к мятежникам. Он спрашивает, что я чувствую сейчас. Его лицо меняется до внимательного, почти заботливого, как и голос.
Мне так хочется поверить… Я почти верю. Но он знал имена всех своих приближённых – и ему было плевать на каждого из них в отдельности.
Но в его глазах что-то похожее на тепло, его улыбка только мне, такая… желанная…
-Хороший ход, - тихо говорю я, удивляясь хриплости собственного голоса, - Очень хороший. Что дальше? Признаетесь мне в вечной любви?
-Конечно нет, - его голос способен растопить вечные льды, - ты же понимаешь. Но… возможно… возможно… позже…
-Позже – не будет, - резко обрываю его я.
Алекс продолжает улыбаться. Взгляд обволакивает меня.
Как же хочется поверить. Просто поверить. Хоть на мгновение. Поверить в то, что это не игра. Зачем это ему? Он же должен понимать, что все равно обречен. Тогда зачем?!
Игры… вечные игры его и министра… они оба большие любители поиграть… но даже зная это я вдруг подаюсь к нему и касаюсь его ладони мягким жестом.
-Наклонись, - шепчет Алекс, - тебе нечего бояться, я связан.
Будто под гипнозом, я склоняюсь к его лицу, уверенный, что сейчас он скажет мне что-то терпкое и памятное. И я буду ненавидеть его больше, чем любить.
Его дыхание касается моих губ, он продолжает улыбаться, взглядом приглашая…
- Что? – с трудом припоминаю даже это несложное слово, - Что вы хотите сказать?
Алекс приподнимает голову и его губы касаются моих.
«Теперь мне есть что вспоминать», - одеревенело думаю я.
Алекс размыкает губы, начиная целовать более откровенно.
Я не знаю, чего он хочет добиться. Я не знаю, зачем он это делает. Не знаю… Но мне хотелось этого, и я отбрасываю мысли. Еще ни с кем я не целовался так. Долго, так мучительно-сладко, что перехватывает дыхание. Когда воздух кончается, я отодвигаюсь и смотрю на Алекса. Он не мог сделать это просто так. Тогда зачем?..
Ответ я получаю тут же. Алекс начинает тихо смеяться.
Игра.
Я бью прежде, чем успеваю подумать.
Игра.
Брызги крови крошечными бусинками разлетаются из-под моего кулака и летят куда придётся – вверх, в стороны, мне на рукав, на лицо.
Мне хочется исчезнуть и забыть. Его смех, тепло его губ, горячий ловкий язык. Хочется не знать этих ощущений. Хочется не знать, как звучит его смех. Как бьёт его смех… Как горьки его откровенные поцелуи… Как жжёт память о тепле и мягкости его губ… Каким живым и любящим он может показаться…
Но я ведь сам этого хотел? Я это получил.
Осталось пережить это знание.
Алекс насмешливо смотрит на меня. Во взгляде нет и намека на раскаяние. Его все это просто забавляет. Язык пытается слизать кровь с разбитых губ, но ее слишком много, и он прекращает эти попытки.
- Как ты предсказуем, - протягивает он.
Я не хочу искать оправданий или насмешек. Мне холодно и пусто, влага его рта высыхает на губах, и мне внезапно хочется утереться, чтобы ощущение исчезло скорей. Я беру первый из препаратов и наполняю шприц, спокойный и собранный, будто этого эпизода с поцелуем не было. Будто я всегда был палачом и так привык ко всему этому, что мне скучно и хочется спать даже под самые болезненные крики.
Это не даст ему отключиться.
А это – умереть.
А вот это – предотвратит болевой шок.
Всё предусмотрено.
Алекс почти лениво комментирует каждый из препаратов, описывая их действие, а потом описывает свои ощущения, как будто преподаватель на семинаре.
И я вдруг думаю, до чего же ему страшно. Если бы это было не так – он бы презрительно и высокомерно молчал. Всё это – для него даже не шок. Это катастрофа вселенского масштаба. Рухнула не его империя – рухнул мир. Он привык к подчинению, раболепию, страху, почтению и восхищению. Он никогда не знал плена. Унижения. Предательства. Боли.
Алекс замолкает, но его дыхание остается ровным, лицо спокойным. Он контролирует себя. Все еще контролирует. Пока контролирует…
Контроль – всё, что ему осталось. И я дарю ему маленький подарок – не говорю вслух о его страхе и остатках контроля.
Я не освобожу его. Даже не потому, что мне не позволят, и стражники с большим удовольствиям устроят меня рядом с ним. Я просто не стану этого делать. Это бессмысленно. Он не обрадуется, да и некуда бежать. И незачем всё это.
Алекс тоже знает, что иного финала не будет, и от неизбежности ему ещё страшней. По крайней мере я так думаю.
Я даже не пытаюсь представить, как мог бы спасти его. Не мог бы. Не спас бы. А он только скривил бы презрительно разбитые губы и двумя словами смешал меня с грязью.
Я знаю.
Его бьют, и я смотрю на это почти равнодушно, с холодным любопытством изучая собственные чувства. Будто препарируя их параллельно с низвержением своего короля.
Он молчит. Конечно же, молчит и презрительно косится на меня. Своих мучителей он демонстративно не замечает, хотя трудно понять, как можно не заметить тех, кто медленно ломает тебе пальцы – неторопливо – мне приходится постоянно их притормаживать – по фалангам; потом запястье, более тонкую кость – лучевую, потом более широкую. Потом выше, предплечье. Да, его можно раздробить.
Разобрать божество на части и посмотреть, что из этого выйдет. От этой мысли мне становится почти смешно.
Я знаю, что никто не может терпеть вечно, но когда его дыхание сбивается и становится рваным… я замираю от неожиданности.
Он не мог… он не может…
И наитием я нахожу ещё один болезненный удар в его и мою защиту:
-Кто из вас желает трахнуть бывшего короля? – почти насмешливо говорю я, и сердце падает по позвоночнику, леденея от скорости падения. Мгновенье я страстно надеюсь, что все отшатнутся и промолчат, краем глаза отмечая, как распахнулись от удивления его глаза.
Вот как. Мой король удивлен. Он не ожидал этого. Тем более от меня. Несколько долгих секунд он смотрит на меня, прямо в глаза, пытаясь увидеть там хоть что-то.
Там ничего нет, мой король.
Мне хочется засмеяться.
От горечи и пустоты.
Охранники что-то говорят, я понимаю, что это согласие, и усмехаюсь уголком губ, кивая им. Действуйте. Вы прокляты во благо королевства. Вперёд, цепные псы падальщиков…
Мне кажется, что я брошусь ему на помощь или окликну, остановлю их. Но я только смотрю. Есть нечто завораживающее в таких сценах. Как во сне – всё, что происходит, можно остановить одним жестом, одним словом. Но ты никогда ничего не остановишь.
Алекс. Твои губы размыкаются, как будто ты хочешь что-то сказать. Но слова так и не вырываются. Ты молчишь, и остатками гордости пытаешься держать себя в руках. С каким-то болезненным разочарованием я понимаю, что тебе это все еще удается.
Я смотрю на движения тел, слушаю звуки совокупления и стоны охранников, и ничего не чувствую. Я хороший ученик, мой король? Не этому ли вы меня учили?
Когда среди этих звуков раздается его голос, это кажется почти нереальным.
-Отлично, мой мальчик. Просто великолепно. Я бы наградил тебя за умение. Но увы, нет возможности.
-О, мне наградой ваша похвала, - усмехаюсь я.
-Даже так. Ну что ж. К сожалению не могу сказать, что восхищен. До этого еще очень, очень далеко, - его голос пытается быть насмешливым и ровным, увы, мой король, у тебя это плохо получается, дыхание срывается, и мне кажется, что я почти слышу твой стон.
-Что ж, надеюсь хоть кто-то из джентльменов угодит вашим вкусам, - снова усмехаюсь я, - Если же нет, уйдёте из жизни неудовлетворённым.
И я снова удивляюсь, как неподвижны чувства в моей груди.
Твое лицо искривляет гримаса неудовольствия, и я с каким-то ошеломлением понимаю, что это от моих слов. Для тебя они звучат… неэстетично. Тебя волнует только это!
Боюсь, меня теперь не волнуют твои правила. Боюсь, теперь моя цель – победить себя, чтобы победить все правила. Или просто сломать себя так, чтобы меня перестало волновать чьё-либо мнение и прочая чушь.
Я отгоняю охрану как мух от гниющего мяса и даю им новые указания. Твои ноги постигает участь рук. Звук, с которым ломаются кости, вызывает у меня скуку и тоску.
Я сам делаю первый надрез на твоём животе – охранники этого не умеют. Особенное искусство вскрыть человека и причинить немало боли, не убивая.
И тончайшее искусство разрезать часть глазного яблока, не лишая зрения, но сводя с ума дикой болью.
Ты не умрешь, пока я не продемонстрирую тебе все свое умение, мой король.
Я даже не пытаюсь добиться каких-то признаний. Это казнь.
Похоже ты это понимаешь. Лицо становится совсем белым, волосы на висках намокли, ты тяжело дышишь сквозь полураскрытые губы.
И этот последний пример твоей человеческой слабости рушит твой небесный образ. Ты не такая уж статуя, мой король. Я видел миг твоей слабости, твою боль, твоё падение…
Я пережил тебя, мой король…
…………………………………………………………..
Как странно. Когда все становится на свои места, ощущения почти странные. Сон? Воображение? Реальность? Мне не узнать ответ.
А ты спишь. Вот так всегда. Ты лежишь на моем плече и ровно сопишь мне в шею!
Но вдруг твои ресницы щекочут моё плечо, и я понимаю, что твои глаза открыты, ты просто молчишь. Внезапно вздохнув, ты поднимаешь голову и очень тихо говоришь:
- А ты всё-таки моя. Ты всё-таки стала моей, - и твой низкий голос кажется частью темноты.
- Ну да, - усмехаюсь я, пытаясь стряхнуть наваждение воспоминаний-снов, от которых болезненно ноет все тело, - тебе удалось все-таки затащить меня в постель.
- Нет, - уверенно возражаешь ты, - Постель ерунда. Ты, твоё сердце, твоя душа - теперь мои.
В темноте я осторожно сгибаю и разгибаю пальцы. Потом бережно притягиваю тебя обратно, и ты блаженно выдыхаешь мне в шею, прильнув к плечу. Какой смысл возражать? Все и так очевидно.
- Ты всё-таки моя… - почти беззвучно выдыхаешь ты, - моя… ледяная статуя…
Я не вздрагиваю. Все очевидно.
Твое горячее тело прижимается ко мне, твое дыхание ласкает кожу.
Ты снова засыпаешь в моих руках. Твой сон спокоен и безмятежен. Но я знаю, еще несколько секунд, и ты притянешь меня крепче, не отпуская.
Что ж. Ты действительно заполучила меня. Теперь я твоя. Мой… палач…
КОНЕЦ