Название: Незаменимый
Автор: Juxian Tang
Жанр: слэш, ориджинал
Пэйринг: м/м
Рейтинг: R
Саммари: "Когда-то Антуану казалось столь невыносимым видеть разочарование в его глазах, что он предпочел видеть в них пустоту. Что ж, с этим ему придется жить..."
Примечание: Фик написан на конкурс по картинкам на форуме Старого Замка, рисунок No 1 (автор Candra, сам рисунок можно увидеть здесь
Содержание фика не относится к фандому, по которому нарисован арт.

НЕЗАМЕНИМЫЙ

Он знал, как это будет - и все же надеялся, что именно для него все закончится по-другому. Такая вот невольная слабость, которую нельзя было позволять и о которой, слава Повелителю, никто не знал. К тому же, ни на чем не основанная - разве отдел реформации когда-нибудь допускал неряшливо выполненную работу? Антуан видел результаты их деятельности раньше - они всегда были безупречными.

И все-таки каждую ночь из двадцати четырех, проведенных в одиночестве, он позволял себе эту иллюзию надежды. Что ему вернут Оливера... не таким, как возвращают остальных. По какой-то причине, чудесным образом, Оливер не изменится. В нем останется - хоть что-нибудь.

Жалкая наивность... Все его мечты обратились в пыль - и горький, как полынь, вкус во рту - в тот самый миг, когда Антуан увидел, как он входит - щелкает каблуками, поднимает руку в салюте.

- Инфериор Оливер Крейг О'Вернер реформирован и прибыл в ваше распоряжение.

В голосе была та же безукоризненная четкость, что и в движениях - и ни тени сомнения в глазах в ответ на вопрошающий взгляд Антуана. Поза тоже была образцовой - идеально прямая осанка, как и надлежит стоять младшему в присутствии старшего, чуть смягченная природной грацией.

Раньше он никогда не стоял так передо мной наедине...

Разочарование нахлынуло, перехватывая горло - и все же Антуан жадно узнавал, впитывал все, такое знакомое: узкие запястья, кажущиеся почти хрупкими; длинные пальцы, обтянутые черной кожей перчаток. Острые скулы тонкого лица, аристократически-бесцветного - О'Вернеры, древний северный род. Крупный рот, сжатый в твердую линию - и бледные ресницы, светлое золото, от которых взгляд казался бесстрашно-открытым и безжалостным.

- Вольно, брат-инфериор.

И только тогда плечи слегка расслабились, прядь светлых волос упала на щеку. На мгновение Антуан почти поверил, что сейчас серые глаза сузятся в знакомой усмешке - так, что покажется, будто в них отразились осколки луны.

И все будет, как раньше.

И он задал этот вопрос - который не нужно было задавать.

- Ты помнишь меня?

Как я скучал по тебе... Двадцать четыре дня без тебя.

Выражение глаз не изменилось - тонкий слой льда над серой водой. И ответ - отчетливый, словно заученный.

- Я знаю, кто вы, коммандер-супериор.

Ну конечно.

- Брат-коммандер. Называй меня брат-коммандер. - Голос прозвучал устало, глухо - не так, как должен разговаривать командир. Но Антуан ничего не мог поделать, не мог справиться с собой.

Ему следовало быть к этому готовым. Но он не сумел - не подготовился.

Я представлял нашу встречу по-другому...

- Слушаюсь, брат-коммандер.

Он знал, что больше Оливер не ошибется. Воспринял его слова, как приказ, и будет следовать им, а его очищенная память аккуратно зафиксирует новые сведения. Реформированные не забывали ничего из того, что узнавали после процедуры. И никогда не допускали неточностей. Из-за этого некоторые ученые даже рекомендовали сделать реформацию рутинной для комбатантов и младшего командного состава. Возможно, когда-нибудь так и будет - только Антуан не хотел думать об этом.

То, что произошло с Оливером, было необходимостью. Но сам Антуан - он сам, наверное, предпочел бы умереть, чем забыть все - вот так.

Забыть эти четыре года, что они провели вместе, и то, как они вцеплялись друг в друга липкими от засыхающей крови руками после удачной операции - хмельные от близости смерти, от близости друг друга, от того, что выжили - и то, как Оливер шептал:

- Думал, мы уже никогда не останемся одни, братец.

Как он мог бы забыть этот голос, кристально-четко выговаривающий слова - который даже минимальная ленивая растяжка делала поразительно интимным? Он мог не помнить, где это было - очередной захваченный замок, чужие комнаты, чужая мебель, чужая посуда на столе. Но он помнил, как гремели по полу серебряные тарелки, которые он сталкивал, чтобы Оливер мог откинуться назад. И серые глаза смотрели на него потемневшим, шальным взглядом, в котором плясали отблески свечей.

- Давай, братец, мне долго еще ждать?

И Антуан рывком раздвигал ему колени, в нетерпении путался в застежках - и Оливер помогал ему, приподнимая бедра, а на скулах у него горели два ярких пятна. Его одежда пахла порохом и кровью, и от этого запаха Антуан пьянел еще больше. И когда он наконец добирался до узких бедер и впалого живота, находил выступающую кость лобка, и мягкие колечки волос, и горячую, шелковую упругость члена - все остальное становилось неважным: то, что сегодня они выжгли еще несколько километров этой неприветливой земли, то, что завтра им опять придется разбираться с пленными греховниками - которые опять откажутся отступиться от своих заблуждений - и придется их жечь и расстреливать, и взрывать этот замок, такой старинный и мрачно-величественный и неприспособленный для жизни... В эти моменты Антуан мог не думать ни о чем.

Были только худые руки, притягивающие его ближе, и сильные ноги, стискивающие его ребра - и жаркий рот, больше не сжатый в линию, а щедрый и яростный, терзающий его губы.

И непристойности, срывающиеся с языка наследника О'Вернеров, когда Антуан яростно работал бедрами, входя в него.

- Тони, мать твою, давай, трахни меня, Тони, сволочь, еще...

В эти моменты он всегда был Тони. Не "братец" в отчетливо ощущаемых кавычках, как когда они были одни, не "коммандер-супериор" образцовым тоном подчиненного в присутствии прочих. И Антуан почти с испугом признавался себе, что именно это имя ему нравится больше всего.

Может быть, когда-нибудь ему и не нужно будет зваться никак по-другому, иногда думал он. Когда все закончится. Когда они вернутся домой. Конечно, у них будут обязательства - перед семьями, нужно будет жениться, заиметь наследника. Но это неважно, никто не отнимет у них то, что между ними. Они смогут быть вместе - всегда.

А теперь, оказывается - уже отняли.

Черт тебя возьми, Оливер. Почему все должно закончиться вот так?

- Я получил всю информацию, которая необходима мне для выполнения моих обязанностей, брат-коммандер.

В этом Антуан не сомневался. Оливер всегда был блестящим офицером - о, каким блестящим и безжалостным. Тогда, четыре года назад, когда Орден назначил ему в инфериоры этого тощего бледного птенца, который выглядел так, словно там у них, на севере, не хватало не только солнца, но и еды, Антуан злился. Злился до первого боя - пока не увидел его, перемазанного кровью и с обгорелыми ресницами, смеющегося, перекрикивая треск огня:

- Ну что, дадим им новое небо и новую землю, брат?

А потом он брал Оливера прямо в коридоре захваченного замка, почти не скрываясь от снующих мимо комбатантов - и впервые Антуан чувствовал себя так, словно здесь, в чужой земле, он был не один.

Он был не один - все эти годы. И он был счастлив. А потом Оливер покинул его...

Антуан вспомнил черный щиток маски на лице реформера, спокойный, размеренный голос, звучащий странно доверительно.

- Не беспокойтесь, коммандер Мендоса. Ваш инфериор к вам вернется - это всего лишь небольшое, но необходимое вмешательство. - И, словно угадав, что Антуан собирается сказать, продолжил тем же безмятежным тоном. - Мы знаем о ваших особых отношениях. Будьте уверены, после реформации он будет удовлетворять вас... во всех смыслах.

Конечно, в тот момент Антуан уже ничего не мог изменить, даже если бы хотел. И он вспоминал об этих словах, держался за них, находя в них надежду. Оливер вернется, вернется - и все будет по-прежнему.

Ты не оставил мне выбора, Оливер.

- Ты никогда не думал, Тони... иногда мне кажется, что мы - участники какой-то нелепой игры. Пешки - фигурки, которые двигают другие. И весь смысл того, что мы делаем - просто в том, чтобы заработать несколько очков для игроков. Перейти на другой уровень. И это никогда не закончится - будут только еще замки, еще греховники, а потом, когда тем, кто играет, наскучит и мы станем не нужны... мы сами не заметим, как исчезнем. И ничего нет - ничего того, во что мы верим - ни Повелителя, ни Великого Престола, ни печатей, и все придумано, и нас тоже нет...

- Замолчи! - От пощечины голова Оливера мотнулась по подушке, светлые волосы рассыпались вокруг лица. На белой коже остался яркий отпечаток ладони, губы рассечены родовым кольцом Мендоса. - Это... это измена.

- Если ты так говоришь, братец.

Взгляд Оливера был лишен раскаяния, глаза сузились не в улыбке, а в обиде.

- Никогда больше не повторяй этого.

Но уже было слишком поздно.

Ты все испортил, Оливер. Как ты мог? Зачем ты сказал все это?

Потому что невозможно было сделать так, словно этих слов не было. Антуан отдал бы все за то, чтобы они не были сказаны - но это было невозможно. Он думал об этом, когда они врывались в очередной замок, и автомат был горячим под его рукой от выстрелов, и вокруг него падали его люди, и он знал, что составит очередное донесение, перечислив имена погибших, а к следующему наступлению ему пришлют новых людей, и чьи-то лица он даже не успеет запомнить.

Он думал об этом, отдавая приказание засыпать яму с греховниками, некоторые из них были мертвы, некоторые нет. Он думал об этом, получая очередной приказ Ордена продвигаться вперед.

А когда они оставались одни, и Оливер тянул его к себе, тощий, ломкий и огненно-жаркий, Антуан не мог не думать о разочаровании, мелькнувшем в серых глазах в тот момент. Как будто Оливер ждал от него чего-то другого, а Антуан обманул ожидания.

Это было непереносимо.

Все закончилось в тот день, когда, стоя у окна захваченного замка, он услышал во дворе:

- Семья нечестивцев, коммандер-инфериор, что с ними делать?

И знакомый острый, ледяной голос:

- А что ты хочешь с ними сделать? Потренироваться в стрельбе? Хватит уже на сегодня мертвецов.

Даже тогда Антуан еще пытался что-то изменить - сбежал вниз, от души врезал хлыстом по лицу идиоту-комбатанту, который с какой-то стати задал нелепый вопрос, и приказал расстрелять греховников. А потом наедине отчитывал Оливера:

- Ты с ума сошел? Они могли быть шпионами.

И в ответ было только пожатие плеч.

- Вы действительно в это верите, брат-коммандер?

Дело было не в том, во что он верил. Просто это было опасно. Сегодня они отпустили одну семью, завтра такая небрежность закончится предательством. Если они, элита, не будут добросовестны в выполнении своих обязанностей, то чего ожидать от комбатантов? И к чему могут привести эти настроения? Неспокойствие, пораженчество, бунт...

Но правда была в том, что Антуан боялся не этого. Хуже всего было выражение в глазах Оливера. Словно где-то в душе он потерял к Антуану интерес.

"Штаб Ордена

Генералу-прим Августу де Сомме

Довожу до Вашего сведения, что коммандер-инфериор Оливер Крейг О'Вернер повторно допустил сомнения в непогрешимости Ордена и целесообразности операций по зачистке, проводимых отрядом. Рекомендую произвести реформацию в ближайшее время..."

Это было двадцать шесть дней назад. Двадцать четыре дня назад Оливера забрали. А теперь он вернулся.

- Такое случается, коммандер. - Голос реформатора был словно журчащая вода, почти уютный, будто бы специально для того, чтобы контрастировать с должностью. - Нужно очень верить Повелителю и нашему делу, чтобы не испытывать сомнений. Здесь, на чужой земле, то, что мы делаем, порой может показаться бессмысленным. Но такие мысли нужно подавлять прежде, чем они нанесут вред. Мы только слегка подправим вашего инфериора. О'Вернер отличный солдат, вы сами это сказали. Вам будет удобно воевать рядом с ним.

Удобно... сейчас Антуан почти не сомневался в этом.

И почти не мог смотреть на Оливера - нового Оливера.

Он отвернулся, скользя взглядом по столу. Карты, перчатки, хлыст, кувшин вина. Вино было гадкое, местное, приторное и густое, как сироп. Когда-то Оливер говорил, что нечестивцев можно уже наказывать за одно такое вино - и они с Антуаном всегда упражнялись в остроумии, описывая, насколько дрянным был тот или иной сорт.

Все двадцать четыре дня Антуан пил слишком много - в надежде заснуть, уронив голову на стол, пусть даже просыпаться придется с чудовищной головной болью. Это было лучше, чем лежать в темноте и думать.

- Хотите вина, брат-инфериор? Конечно, трудно представить что-то более мерзкое, но это единственное, что у нас есть.

- Благодарю вас.

Руки Антуана не дрожали, когда он наполнял бокал. Протянул его - почувствовал, как его пальцев коснулись другие - и ощутил тепло руки даже сквозь кожу перчаток.

Оливер, что ты делаешь со мной, Оливер. Мой брат, мой друг, мой незаменимый...

Он смотрел, как Оливер подносит бокал к губам - увидел, как тот поморщился, проглотив вино - и от этого знакомого выражения, мелькнувшего на ледяном лице, захлестнула боль.

Как раньше они понимали друг друга - с одного слова, с полувзгляда. Как они постоянно сознавали близость друг друга - всегда, даже во время совещания, даже во время молитвы - так, что порой казалось, они не дождутся того, чтобы остаться наедине. И их тела врезались друг в друга в страсти, которая была почти поединком. И тогда не было ни прошлого, ни будущего - только они двое, и губы Оливера, накрывающие его рот, и руки Оливера, вплетающиеся в его волосы.

Все это Антуан потерял. Он потерял того Оливера. А этот Оливер был лишь оболочкой. Когда-то Антуану казалось столь невыносимым видеть разочарование в его глазах, что он предпочел видеть в них пустоту. Что ж, с этим ему придется жить.

И все же, все же - это лицо, эти хрупкие кисти рук, то, как он проводит языком по губам - это тоже был Оливер.

- Брат-коммандер?

- Да?

- Вы хотите, чтобы я приступил к выполнению определенной части своих обязанностей прямо сейчас?

На несколько секунд, все еще переживая свое разочарование, Антуан не осознал вопрос. А потом почувствовал, как в груди у него что-то сжалось. Он вскинул глаза - встретил недрогнувший взгляд из-под бледных ресниц.

- Что именно вы подразумеваете под своими обязанностями, брат-инфериор?

Впрочем, он знал ответ на этот вопрос.

- Служить Великому Престолу во имя Повелителя. Уничтожать врагов веры и нечистых духом. Выполнять приказы Ордена. Служить вам, брат-коммандер.

Антуан прикрыл глаза, вслушиваясь в звучание слов.

- Я готов служить вам, брат-коммандер.

Реформатор не обманул его. Ему действительно будет удобно.

- Тогда... послужите мне.

Он увидел, как Оливер чуть кивнул - не глядя поставил бокал на подоконник - а потом скользнул вниз, на колени перед Антуаном.

Все должно было быть не так! В первый миг он отпрянул, словно защищаясь от опасности. Они так никогда этого не делали. Оливер никогда не становился перед ним на колени. Он раздвигал для Антуана ноги, потому что хотел этого, а не потому, что так требовалось по должности.

Но теперь все было по-другому.

Антуан вспомнил яростную безжалостную улыбку в серых глазах, и чуть охрипший голос, и их смех, их шутки, их близость, их понимание, и - "Тони, сволочь"...

Этого уже не будет.

Гнев накатил волной, и Антуану вдруг захотелось ударить, причинить боль. За то, что Оливер изменился, за то, что позволил сделать это с собой. Пальцы слепо нашарили хлыст, рука взметнулась для удара.

Но прикосновение тонкой кожи перчаток к его напряженному члену заставило вздрогнуть. Тело Антуана жило своей жизнью, в отличии от разума, полного сомнений и сожаления. И тело его знало, что хочет. Не сожалело ни о чем.

Горячий рот обнял его член, и Антуан почувствовал, как наслаждение прогибает ему спину, жаром прокатывается по венам - сжал зубы, сдерживая стон.

Оливер. Я так ждал тебя... я скучал по тебе... и ты вернулся.

Нет, он не вернулся, но сейчас Антуан не хотел думать об этом. Не мог сожалеть. Только этот обжигающий рот, который вбирал его член, имел для него значение. И умелые пальцы, ласкающие мошонку, заставляя Антуана кусать губы, чтобы не вскрикивать от наслаждения.

Да, теперь все будет по-другому. Но кто сказал, что будет хуже? Эта мысль обожгла Антуана, показалась в первый момент шокирующей. А потом он вдруг понял - поверил. Пусть будет так. Именно это и будет правильным.

Он не ошибся, отправив Оливера на реформацию. Он выполнил свой долг - долг командира. И его награда - вот она, этот человек на коленях перед ним. Его Оливер.

Он кончит в этот высокомерный рот - а потом, чуть отдохнув, прикажет Оливеру наклониться над столом - и возьмет его, и его анус будет жарким и тесным, и их тела узнают друг друга.

И еще - Антуан сможет делать другие вещи, о которых раньше он даже не думал. Например, сможет увидеть, какие следы оставит этот хлыст на узкой спине его инфериора. И Оливер позволит ему это - потому что в нем заложено подчиняться приказам.

И если Антуан захочет... он научит его, научит произносить "Тони" этим срывающимся от возбуждения голосом - так, как раньше.

Все будет. Он сделал правильный выбор.

КОНЕЦ

Назад