Название: Мы просто друзья

Автор: И. Ефремова (vseh_nah@mail.ru)

Рейтинг: PG-13, упоминание насилия

Пейринг: как таковой - отсутствует

Краткое содержание: о друзьях, одной изломанной жизни и всё-таки любви

Комментарии автора: Это не слеш, в том понятии, в котором все привыкли его видеть. Здесь нет жарких страстей и постельных сцен, да и любовь здесь условна. Возможно, это скучно или тяжело читать, просто жизнь, обычная жизнь.

Когда я первый раз его встретил, я подумал, наверное, как хорошо, если бы у меня был такой друг. Не смогу объяснить, откуда взялось такое чувство, просто глядя в это открытое лицо, распахнутые, вечно удивлённо-восторженные глаза, появилось желание, быть рядом с ним и чтобы подобный человек всегда поддерживал и помогал.

- Простите, вы уже поступили? Вы в списках?

Я скосил глаза, а затем медленно повернулся, передо мной стоял парнишка, обычный, футболка на тощем тельце, джинсы, раздолбанные кроссовки, но сразу же появилась эта мысль о друге, не смотря на свою хлипкость, он казался таким надёжным, честным, верным, выглядел, как сказала бы моя мама "крапивинским мальчиком".

- В списках, - буркнул я, продолжая бесцеремонно разглядывать собеседника.

Шрамик на виске, видимо подвергающийся тщательной маскировке прядью волос, шрамик над верхней губой, тёмно-карие глаза, так же пристально рассматривающие меня, вихор, колеблющийся от сквозняка беспрестанно хлопающей двери. Потом я узнал, что шрам на виске - это след от детсадовских качелей, а вот происхождение шрама возле губы, он скрывал, всё время отговаривался, что, мол, уже и не помнит, хотя он выглядел более свежим, нежели височный, откуда он я догадался из его оговорки.

- Вы не расскажете, как проходили экзамены? Понимаете, я буду поступать на следующий год, мне хотелось бы знать, что и как. Насколько нервозна обстановка, насколько недоброжелательны или доброжелательны экзаменаторы. Мне просто хотелось бы это услышать по свежим впечатлениям. Я понимаю, что это не демонстрирует полноту картины и год на год не приходится, однако, если вас не затруднит...

Честно говоря, в первый раз услышав его манеру изъясняться, я фыркнул, а позже понял, что когда он отчаянно трусил и был крайне неуверен в себе, то переходил на такой несколько возвышенный слог.

- Да нормально всё. Главное, если плохо рубишь в вопросе, но хорошо соображаешь в областях, близких к нему, важно умело перевести разговор на них, это, вроде как, демонстрирует твой объём знаний. Говори не останавливаясь. Экзаменаторы - обычные, имеют право на пять вопросов, есть там, правда, один тип, который постоянно пытается задать их штук десять, но к нему не подходят, все, кто с ним беседовали - провалились.

- Ага, ага, - он кивал головой и топтался на месте. - То есть, можно вполне рассчитывать на объективность экзаменаторов и, возможно, лояльность?

Я почувствовал, что дурею от такого количества слов и жары, и двинулся к выходу, он поторопился за мной.

- Да, да, экзаменаторы мужики честные и некоторым даже давали возможность выплыть, если ты это имел в виду. Извини, мне надо домой, большего сказать не могу.

Я шёл на остановку, мысленно ругая себя за то, что так резко оборвал разговор, всё-таки приятно, когда на тебя пялятся с таким восторгом и благоговением, нда, технарь - звучит гордо! Я поступил! Из нашего класса поступило только четыре человека, одна из которых была Катька Зайцева, не иначе как мужа решила себе найти в политехе, остальные девчонки разбежались по гуманитарным инстам, универам. Остановившись у ларька купить сигареты, наконец, легально, так как мать пообещала не вмешиваться в мою жизнь, если поступлю, я боковым зрением увидел, что за мной плетётся этот чудик.

- Что ещё?

Он удивлённо затормозил, потом сообразил и смущённо сказал:

- Я на остановку. Извините, я вас не преследую, просто нам по пути.

Обозвав себя дураком, с манией преследования, я содрал слюду с пачки и протянул ему, он испуганно шарахнулся.

- Нет, спасибо, я не курю.

Вольному - воля, а спасённым - рай.

- Тебе куда?

- Мне на Завалиху.

Я уронил зажигалку.

- Мне туда же. Что-то я тебя не помню, я всех оттуда знаю.

Сложно не знать наш маленький, обособленный от всех квартальчик и автобус туда ходит только один, вот, дерьмо, быть сплющенным в набитом автобусе в такую жару! Говорят, раньше, на этом месте была деревня, поля и имение какого-то местного мелкого деспота. Дядька дураком не был и любил прогуляться по деревне и соблазнить какую-нибудь поселяночку, утащить в поля и там её оприходовать, с тех пор название и закрепилось - Завалиха.

- А я, кажется, вас знаю, вы живёте в доме, напротив химчистки.

Именно там я и жил, однако припомнить собеседника так и не смог.

За час давки в автобусе я выяснил, что зовут его Саша Белянин, он на год младше меня, самое смешное - учились мы в одной школе, но я так и не вспомнил его. Мы договорились, что он больше не будет "выкать" и что все новости из инста, в первую очередь я буду докладывать ему. Бывают такие люди, с которыми ты живёшь бок о бок, но не замечаешь их, даже не знаешь, что они есть, но когда неожиданно всё-таки сталкиваешься с ними, понимаешь, что это именно тот друг, которого ты искал, с которым тебе хотелось обсудить многое и это самый незаурядный человек из всех твоих знакомых, а ты начинаешь себя корить за то, что ты не знал его раньше, и столько времени пропало даром. Сашка был неординарностью с большой буквы, вот и тогда, в давке, он исхитрился выбрать удобное местечко, впихнуть меня туда, да ещё умудрялся оберегать меня от тычков и толчков толпы. Меня, в два раза плотнее и массивнее его самого! Дело закончилось тем, что я поменялся с ним местами, это было архи-сложно, да ещё обматерил высоченного дядьку, попытавшегося поставить Сашке на голову сумку. Он благодарно заморгал, и всю дорогу мы протрепались о разной ерунде. Сейчас, я думаю, что может быть, ему это было не так интересно как мне, но та живость, с которой он реагировал на любую тему, пленяла меня.

Он показал мне свой дом, оказалось, что и жили мы неподалёку, договорились забегать друг к другу и попрощались. Я приплёлся домой и получил от отца взбучку за свои опыты с конденсатором, мало того, что я его посадил окончательно, так до того, пока он ещё работал, отца шарахнуло так, что рука была обожжена.

- Я же не нарочно!

- Ещё бы нарочно! - рявкнул отец, потом, перебесившись, крикнул мне. - Твоя очередь готовить обед! - и включил телевизор.

Вообще, у нас дружная семейка, основной добытчик денег мама, отец, слава Богу, в комплекс по этому поводу не впадал, как многие мужики, и продолжал работать на заводе. Ма у нас супер-занятая, она дизайнер, поэтому, домашнее хозяйство велось у нас от случая к случаю, либо мамой, нашедшей время оторваться от своих схем, набросков, рисунков, либо нами с отцом. Наконец, в очередной раз, когда дома не оказалось ни крошки еды, зато обнаружились три банки с заплесневелым майонезом, отец психанул и распределил график дежурств по дому, между мной и им, естественно, мама осталась на положении королевы Англии - царствует, но не правит. Отец у меня мировой, когда не злится, его лучше не доводить, ма тоже прикольная, благодаря её заработкам, мы купили два компа, один её, второй - мой, батяня сам сварганил два столика, полочки под диски и маме, даже, специальную табуреточку. Я обошёлся старым креслом, хрен с ним, что раздолбанное, в нём засыпать удобно, когда лень ползти до кровати.

До конца лета, с Сашкой я больше не встречался, как-то не получалось, столкнулся с ним неожиданно, для меня неожиданно, - он караулил у дверей института. Махнув одногруппникам, чтобы не дожидались, я подошёл к нему и солидно протянул руку. Он ухватился за неё и лихорадочно принялся трясти, где-то за спиной заржали.

- Ты полегче, мне рука ещё нужна, оторвёшь к едрене-фене.

Он пошёл рядом со мной, заглядывая сбоку мне в лицо, я понял, что от меня ждут отчёта. Принялся рассказывать, что учусь вторую неделю, что, вообще, группа большая и раздолбайная и больше половины - идиоты, на тридцать один человек приходится две девицы, преподы требуют непонятно что, а когда их просят что-то объяснить, ржут и говорят, что, поверьте пока, а поймёте потом (нда, один предмет я понял только после того, как сдал его), что учиться может и интересно, но пока дают всё то, что в основном я знаю. Он кивал головой, запоминал, словно ему как-то это могло помочь. Домой мы ехали вместе, и я потащил его к себе. Мама была уже дома и даже, что стало у нас редкостью, готовила обед. Мы были вышвырнуты в мою комнату, с приказанием подождать полчаса, потому что время кормёжки тигров наступит позже. Сашка хихикнул на "тигра", но торчать в комнате не стал, а сунулся обратно на кухню с вопросом, может ли он чем-то помочь. Не знаю, удивилась ли ма, но я точно удивился, у нас в семье как-то принято было - занимаешься делом, ну и занимайся, помогать будут только тогда, если сам попросишь. За обедом мы болтали, мать, как и все женщины, принялась выспрашивать всякую ерунду, типа, кто родители, где работают, тогда я и понял, что ни черта не знаю о своём новом друге. Оказалось, что он живёт с матерью и отчимом, мать - преподавательница в автомобильном техникуме, отчим - подрабатывает охранником в какой-то фирме. Когда он говорил об отчиме, то невольно опускал взгляд и переставал улыбаться, это заметила и мать, после чего тут же сменила тему и потребовала от нас, чтобы после обеда, мы оценили её дизайнерские изыскания, вроде как, ей нужны критики. Я отмахнулся, а Сашка загорелся энтузиазмом. Он проторчал у меня до вечера, опомнился только часов в восемь и начал торопливо прощаться, я отчётливо понял, что ему влетит за то, что он где-то задержался.

- Что, мать будет ругаться?

- Мама? Нет, - он машинальным жестом потёр шрамик над губой, - отчим будет пилить, он, видишь ли, считает себя основным добытчиком и он не любит, когда я прихожу поздно, он говорит, что лучше бы я сидел дома и учил уроки. Ну, раз я не работаю, значит должен учиться.

У меня всё поплыло перед глазами, этот машинальный жест послужил ответом на вопрос, который я успел ему задать раза три - откуда же этот шрам.

- Он бьёт тебя?

Он посмотрел исподлобья, потом признался:

- Ну, так, пару раз.

Я был ошарашен, я просто не принимал рукоприкладство, да ещё здорового мужика над таким парнишкой как он.

- Он? Тебя? Да как он может! Тебя... тебя нельзя бить!

Он снова коснулся шрама, потом опять глянул на меня:

- Ерунда. Да чего, пару раз задел, да с кем не бывает. Он мужик ничего, маму, вроде, любит. Ты знаешь, ей так в жизни не везёт, а с дядь Сергеем ей хорошо. А я чего, я просто стараюсь ему на глаза не попадаться.

В оцепенении я смотрел на него, он смутился ещё больше, попрощался и ушёл.

Почему тогда я не оценил всю степень его самопожертвования и преданности близким, не знаю. Следовало бы догадаться, что и для меня он может пойти на что-то, может, именно этого я и побоялся, побоялся представить.

Часто бывает так, что не помнишь лиц умерших, либо долго отсутствующих людей, но я закрываю глаза и отчётливо вижу его таким, каким он был: одного роста со мной, но худой до прозрачности, из-за этого он казался, почему-то, меньше меня, русые прядки падают на мокрый от пота лоб, карие глаза, заглядывают в душу, обломанный передний зуб мелькает в улыбке.

Теперь мы часто встречались с ним, то в нашем квартальчике, то он прибегал к институту и ждал меня после пар. Наши парни подсмеивались над его преданностью, меня же коробили их смешки. В очередной раз, когда мне крикнули: "Эй, твой верный пёс ждёт тебя у врат альма-матер!", - я так навешал крикуну, что больше ничего подобного не слышал. Сашка тогда, увидев мою рассечённую скулу, пришёл в ужас и побежал за мороженым, а потом прикладывал сладкий брикетик в обёртке к щеке, останавливая кровь. Я сказал ему, что просто неудачно завернул за угол, по его глазам читалось "верю-верю, а как же". Я был рад, когда он вот так заходил ко мне. Моя группа мне по-прежнему не нравилась, стоящих ребят было мало, девчонки были просто несносны, они постоянно цапались друг с другом, как кошки, делящую территорию, соответственно, это разбивало группу на Ленкину и Катькину половину, которые тоже, начинали делать друг другу гадости. Не то, чтобы я был белой вороной группы, но всё-таки, я в неё не очень вписывался. Когда, после нудных пар я видел Сашку, я не мог не радоваться, после интриг группы, это был единственный человек, которому я мог довериться и поговорить. Мне кажется, это было самое безоблачное время в его жизни. Мы дружили, доверяли друг другу всё, что нам тогда казалось важным, и я с нетерпением ждал, когда же на следующий год, он поступит к нам. В том, что он поступит, я не сомневался, у Сашки была светлая голова, и он шёл на золотую медаль.

Однажды зимой, где-то за полмесяца до сессии, я шёл домой, матерясь, в потёмках я встал на какую-то железяку и подвернул ногу, идти было чертовски больно. Так уговаривая себя двигаться дальше и ругаясь, я передвигался достаточно долго, ничего не видя вокруг от боли, кроме снега, в который хотелось упасть и лежать в нём до бесконечности.

- Закурить не найдётся?

Увлёкшись своими переживаниями, я и не заметил, что не один, ко мне подходила компания, человек из восьми, в ту же минуту мне стало очень нехорошо, настолько, что если бы не нога, я бы тут же бросился прочь, не желая испытывать судьбу. Оставалась надежда, что всё ещё может быть хорошо. Я достал пачку, там моталась последняя сигарета. Парень, спросивший сигарету, выдернул у меня из рук пачку и с ухмылкой, не глядя, выкинул её, а затем, всё с той же интонацией спросил:

- Так, чего, есть курить, нет?

Окружающие заржали, находя, что это в высшей степени оригинальная шутка. Наверное, я должен был упасть на колени, понять с земли выкинутую пачку и предложить её снова? Или был какой-то другой манёвр для улещивания этого быдла и демонстрации собственного бессилия и унижения? В любом случае, я этого бы не сделал. Нога ныла, и я настолько был готов к боли, и что мне сейчас навешают за здорово живёшь, что позволил себе обнаглеть:

- Ты ох**л? Вон пачка, подними.

Парни замолчали, не ожидая от меня такой наглости. "А теперь мне придет п****ц", - констатировал я мысленно, медленно, насколько позволяла нога, отступая в какой-то проулок. Компания, очевидно, настолько привыкла к своей безнаказанности и покорности своих жертв, что слегка опешила и бить меня не торопилась. Вдруг, за их спинами я увидел знакомый силуэт и хотел, было, крикнуть, позвать Сашку, но потом сообразил, что раз уж он сам пробежал мимо то, вероятно, прикинул, что вдвоём против восьми мы не бойцы.

Сначала меня теснили в проулок, видно их забавляло моё ковыляние, эти садисты видели, что передвижение доставляет мне боль, а затем, как только фасад дома перекрыл свет луны и вокруг наступила темень, кто-то толкнул меня, опрокинув на снег. Дальнейшее я помню эпизодами, вот меня бьют, а вот я слышу отчаянный крик Сашки:

- Мочи гадов!

Кажется, я всё-таки потерял сознание, потому что кусок памяти пропадает, и я прихожу в себя на плечах у Сашки, он тащит меня и не то стонет, не то плачет. Кто-то предложил ему помочь, но он послал говорившего и продолжал тащить меня сам, я ужаснулся, вспомнив, что вешу восемьдесят семь кило, а он всего что-то около семидесяти, если не меньше, и засопротивлялся.

- Ну, очнулся, так, тащим его ко мне, у меня родаки в ночную сегодня.

Наконец, меня подхватили ещё руки, отобрали у него, и донесли до квартиры Копчёного, он же Слава. Там я пришёл в себя окончательно, попытался привести себя в порядок и узнал, что Сашка, узрев меня в отчаянном положении, рванул в мой двор, рассчитывая кого-нибудь увидеть наших, ему повезло, там он нарвался на Серёжку и Андрея, куривших у подъезда, поднял их на уши воплем: "Наших бьют! Да этих сволочей там человек пятнадцать на одного!", те всполошились, бросились собирать нашу компанию, а затем кинулись мне на выручку. Подоспели они уже к тому моменту, когда меня начали бить ногами, драки не получилось, потому что эти подонки тут же сбежали, как только столкнулись с другой силой. Сашка сидел у моих ног и осторожно стаскивал ботинок с распухшей ноги, я рассказал, как всё получилось, ребята крепко высказались, что эти лапшихинские скоты совсем оборзели, а он вдруг заревел.

- Ты... ты чего?

Я растерянно посмотрел на него и, не зная, что делать в таких случаях, и положил ладонь на его вздрагивающую макушку. Парни заулыбались, кто-то затормошил его, успокаивая, Славка загремел какими-то склянками, в поисках валерьянки, Андрюха крякнул:

- Эх, на нервах это он, почитай всех нас собрал минут за пять, если не меньше, бегал как заяц, орал. Если бы не он, поставили бы мы тебе памятничек.

К горлу подкатил ком, кто-то, наконец, догадался и налил буквально пятьдесят грамм водки и влил в обессилевшего от нервных переживаний Сашку, тот поперхнулся, но кажется, минут через семь ему стало легче. Для профилактики накапали и мне, когда я брал стопку, то понял, что у меня трясутся руки. Славка, не нашедший валерьянки, отобрал найденную бутылку у Димки и куда-то убрал.

- Успокойся. Блин, ты подумай, он тебя сам пёр, я говорю, дай, помогу, а он вцепился и сам тащил. Ну, ладно, чего ты, всё же хорошо, спокуха.

Я попытался встать:

- Ребят, кто проводит? И, Слав, у тя есть какие-нибудь тапочки, я в ботинок обратно не влезу.

Провожали меня всей компанией, двое сделали из рук "кресло" и тащили меня, он шёл рядом и только нервно вздрагивал, когда кто-то попадался навстречу. После этого случая, один домой я не возвращался ни разу, теперь каждый день он встречал меня из инста и провожал до дома.

После новогодних пьянок и сессии наступил долгожданный отдых, мы бегали вместе на каток и в кино, на радиорынок, где познакомились с Алёнушкой. Лена, конечно, но она не любила это имя и откликалась даже не на Алёну, а на Алёнушку. Нет-нет, никакой любови-моркови, её вообще сложно было любить, но с ней было весело, она отчаянно валяла дурака, портила и поднимала нам настроение, называла нас серостями. С ней и дружить-то было сложно, но, однажды познакомившись с ней, невозможно было разорвать это знакомство. Она любила весёлую песенку "у тебя СПИД, а значит, мы скоро умрём", а потом Сашка откуда-то узнал, что у неё действительно СПИД, точнее ВИЧ, она больна вот уже год. Тогда я понял, что боюсь жизни, не смерти, а жизни, которая заканчивается одинаково - смертью. Сашка, думал, что я знаю о Алёнушкиной болезни, поэтому и обмолвился как-то в разговоре, но, увидев, что это было для меня новостью, и какое впечатление произвело это сообщение, как всегда перепугался и два дня почти не отходил от меня.

- А когда у тебя день рождения?

Он шёл рядом, поддерживая меня под локоть, потому что с весной пришёл и гололёд, а у моих ботинок подошва была, словно зеркало и я уже два раза успел сверзиться наземь.

- Скоро, - сказал я и постарался поменять тему, - слушай, Алёнушка просила тебя зайти к ней на радио, у неё какие-то новые поступления, там есть что-то, что ты у неё просил.

В его глазах проскочила усмешка, но лицо оставалось серьёзным.

- Ты мне зубы не заговаривай, так когда у тебя ДыР? Слуш, я не напрашиваюсь, ты не подумай, мне просто интересно.

Мне ужасно не хотелось признаваться по двум причинам, первой из которых было то, что все фыркали, узнав дату, а вторая - я хотел позвать его праздновать накануне дня, чтобы он не успел подсуетиться насчёт подарка. Карманных денег у него никогда не было, а он не такой человек, чтобы приходить с пустыми руками.

- Ну? - Он нетерпеливо дёрнул меня за рукав. - Когда? Скажи, а то я тебя уроню!

Меня заинтересовала перспектива быть уроненным, и я первый сделал ему подсечку. Падая, он, естественно, потянул меня, и мы оба плюхнулись, я подмял его под себя, но он сопротивлялся, и мы оба покатились по дорожке. Мне удалось встать, но он толкнул меня и я снова плюхнулся на этот раз более мягко, в сугроб, он кинулся вслед, засыпая меня талым снегом. Я позволил ему оседлать моё бренное тело и даже стерпел, когда он насыпал мне снега в капюшон аляски, но когда он попытался меня им накормить, я взвился и стряхнул его. Потом мы сидели в снегу и ржали как полоумные под неодобрительными взглядами прохожих.

- Ну, так когда? - всё так же настойчиво спросил он.

Я вздохнул:

- Первого апреля.

Снова улыбнувшись только глазами, вслух он медленно сказал:

- Ор-р-ригинально.

- Скоро у меня днюха, скоро. Так что, имей в виду, ты один из первых приглашён и ещё - никаких подарков, ладно? Я просто с детства их не перевариваю, понятно?

Он откинул чёлку со лба и явно не слышал меня, задумавшись. Вполне понятно, что на день рождения он заявился с подарком, правда, оригинальным. У меня была фотка, на которой мы вместе с ним, она всегда валялась у меня на полке, так он сам сделал для неё резную рамку. Тогда он со смехом признался, что долотом исковырял себе все пальцы, не такой уж он умелый резчик по дереву и ему пришлось консультироваться по этому поводу с моим отцом.

Он поступил, и я, отпросив его у грозного отчима, весьма неприятного бугая со сломанным носом, утащил его на сутки, праздновать это событие. Он стеснялся из-за того, что платил везде за него я, тогда пришлось прибегнуть к крайней степени убеждения, спросив, друзья ли мы? Получив утвердительный ответ, я сказал, что “считаться” - это очень не по-дружески с его стороны. Аргумент сразил его, и в дальнейшем вопросов не возникало. Учился он легко, лекции прогуливал только в том случае, когда мои пары заканчивались раньше, чем у него. Я говорил ему, чтобы он не маялся дурью и учился, но он мотал головой и домой мы всегда возвращались вместе.

Тогда всё и пошло катиться под гору. Неприятности начались с того, что нам пришлось ухаживать за Алёнушкой, чуть не тронувшейся с ума от горя - умерла её подруга. Её убили, причём на глазах у многих свидетелей. Смерть была нелепой, она ехала в маршрутке, увидела, как у кого-то вытаскивают кошелёк, и обратила на это внимание окружающих, карманник бросил ей: "На, сука, получи" - и нанёс удар ножом, а потом вышел на следующей остановке. Алёнушка была почти невменяема, ходила с постоянно мокрыми глазами, распухшим носом и разговаривала сама с собой, вернее с умершей подругой. Мы с Сашкой находили время забегать к ней домой, ходили на похороны, было очень тяжело, я столкнулся с очередным проявлением жизни, жестокой жизни. Может я говорил, идеалистом я никогда не был, но обычно, неприятности обходили меня и моих близких стороной, а тут такое... Алёнушка пришла в себя через полторы недели, неожиданно. После девяти дней, она оглядела нас мутными глазами, шмыгнула носом и выпиннула из квартиры. Уже на следующий день, её снова можно было видеть на радиорынке, торгующей дисками и мелочёвкой для компов. Она так же дурила нам головы, называла серостями, пай-мальчиками, смеялась и издевалась над окружающими, практиковалась в оттачивании своего острого языка. А через месяц случилось это.

Я стоял на балконе и курил, пока матери не было дома, она с трудом переносила табачный запах, как вдруг увидел бегущего Сашку. Он бежал, как… как… говорят, когда охотник ранит птицу, она всё ещё пытается скрыться от него, их называют подранками, вот так и он бежал, спотыкаясь, зигзагами. Я бросил сигарету и пошёл к дверям, там, у лифта я встретил его. Он почти упал мне на руки, и я почувствовал, как его трясёт. Я втащил его в комнату, бросился на кухню, накатал водки полстакана и стал тормошить его, спрашивая, что случилось и попутно подсовывая стакан под нос. Он ничего не говорил, просто забился в угол, у стола и сидел, глядя перед собой, покусывая абсолютно белые губы и сжимая в замочек руки. Я не знал, что делать, говорить, я не понимал, что случилось. Я сел с ним рядом, обнял за плечи, уткнулся в его макушку и слушал, как колотится сердце. Я не знаю, сколько мы так сидели, но пришла мама, заглянула в комнату и весело спросила, что у нас за совет в Филях. Сашка поднял голову и тут даже ма, поняла, что что-то случилось. Мы принялись тормошить его вдвоём, расспрашивать, он молчал и кусал губы, тут вдруг мать вздрогнула, спросила каким-то чужим голосом:

- Откуда здесь кровь?

Он спрятал лицо в ладони, а я сидел с ним рядом, дурак дураком, не понимая про какую кровь ма ведёт речь и откуда здесь взялась кровь.

- Милый, выйди, - вдруг приказала она, - иди, погуляй, погуляй с часик, не меньше.

Всё так же недоумевая, я молча накинул куртку и ушёл на улицу. Помотавшись с десяток минут на улице, я сообразил, что можно дойти до его дома и, возможно, что-то узнать от соседей или, хоть, от бабушек на лавочке. От них я добился немногого, они явно были в курсе, но сидели, переглядывались-перемигивались и верещали:

- Нехристь-то, нехристь, мальчонку-то как.

Сбитый с толку, я решил, что этот придурок снова избил его, в тот момент ничего, более ужасного мне в голову не пришло, я, к сожалению, был не так внимателен как мама. Прошатавшись около двух часов и основательно замёрзнув, я вернулся. Ма сидела на кухне с почти таким же лицом, как у него - белым, потерявшим все краски, рядом стоял пустой стакан, я так понял, водка ушла в дело.

- Он его опять прибил? - спросил я как можно тише.

- Хуже, - тускло сказала она.

Я даже не смог представить, что может быть хуже, поэтому так и остался стоять, вопросительно глядя на неё. Она посмотрела на меня, потом провела рукой по глазам.

- Ты иди, он в твоей комнате. Я заставила его пойти в ванную, переодела в твои вещи. Он останется сегодня у нас, ты поспишь на полу.

Всё ещё недоумевая, я прошёл в комнату и увидел его на кровати, свернувшегося, словно котёнок, в тугой клубочек. Он услышал, как я вошёл, посмотрел на меня и снова спрятал лицо.

За вечер он не сказал ни слова, так и лежал на кровати в моей футболке, в которую его можно было завернуть дважды. Я покопался в дисках, пошелестел конспектами и стал себе стелить тюфяк на полу, он сначала молча следил за моими действиями, потом, наконец, разжал губы:

- Ты спать?

- Угу, ты не возражаешь?

Он отодвинулся к самой стенке и сказал:

- Чего на полу-то, места хватит.

Я поскрёб затылок и стал перетаскивать одеяло и подушку на кровать. Погасив свет, я лежал, какие-то серые, невыразительные мыслишки копошились в моей голове, их и без того нестройный ход, был оборван всхлипываниями, он всё-таки не сдержался и разрыдался. Я снова сгрёб его, обнимая, что-то зашептал на ухо, что всё будет хорошо, что я с ним, что я убью его отчима, если он ещё раз поднимет на него руку. Сквозь рыдания, я услышал то, что предпочёл никогда бы не слышать, из обрывков слов, перемежающихся рыданиями, я, наконец, понял, что случилось. То ли он по ошибке взял какие-то деньги на хозяйство, то ли ему они были выданы матерью что-то купить, а отчим перепутал и решил, что он их стащил (Сашка! Стащить! Да он скорее умер бы, чем совершил такое!). В общем, этот скот нашёл к чему придраться, избил и наорал на него, мол, что если Сашка не зарабатывает, а деньги тырит, то он может посоветовать ему, каким способом тот может заработать и что за, якобы украденные, деньги Сашке придется тоже расплатиться. Я сжимал эти тоненькие запястья, гладил по спине и передо мной настолько ясно встала картина того, что сделал отчим с этим маленьким беззащитным человечком, что меня затошнило и я с трудом подавил рвотный спазм. Он лежал и уже не плакал, а тихонечко скулил уткнувшись лбом мне в плечо, а я лежал рядом и просто умирал от невозможности что-то сделать, как-то всё поправить, я не мог ему ничем помочь.

На следующий день я не пошёл в инст, а остался с ним, заставил его поесть, усадил за комп, потом потребовал, чтобы он мне помог с лабами, посчитал коэффициенты, в общем, старался его чем-то занять, нёс какую-то ерунду, не умолкал ни на минуту, втягивал его в разговор - только чтобы он не молчал и не думал о своём. Отвечал он вяло, постоянно замолкал на середине фразы. К вечеру пришла его мать. Родителей дома не было, и встретил её я. Вчерашнее произошло без неё, когда она пришла, отчим ей сказал, что Сашка, нахамив ему, скрылся в неизвестном направлении. Зная, что мы друзья, она пришла ко мне после суточного отсутствия Сашки и потребовала, чтобы он не надоедал людям, не валял дурака, а шёл домой.

Я так и вижу его в моей футболке, штанах, подхваченных ремешком, чтобы не свалились, маленького встрёпанного воробья, сидящего в кресле. Когда пришла его мать, он посмотрел на меня и очень тихо попросил:

- Выйди, а?

Я занимал наблюдательный пост у двери в комнату, но тут же, по его просьбе выскочил в прихожую. Походил по кухне, погремел кастрюлями, прошарахался по всем комнатам, выкурил в ванной две сигареты - за что мне даже не влетело позже от матери - отвлекал себя всеми способами только чтобы не думать, просто ни о чём не думать.

- Что ты такое несёшь?!

Я вздрогнул и занял новый пост на кухне, откуда хорошо было видно прихожую и часть двери в мою комнату.

- Хватит дурака валять! Хватит!

Он что-то очень тихо говорил, я так понял, он сказал, что не пойдёт домой, потому что его мать тут же заголосила:

- Пойдёшь, пойдёшь как миленький! Что за позор такой, семья вполне обеспеченная, а ты мотаешься по чужим людям.

Он повысил голос, так, что если напрячь слух, можно было услышать почти чётко:

- Я сказал тебе, почему не пойду, я не хочу видеть этого ублюдка. Я не говорю - выбирай или я, или он, я просто говорю - ноги моей дома больше не будет.

Потом он снова что-то чуть слышно забормотал, словно устыдившись своей вспышки.

- Не мог он такого сделать! Не мог! А тебе, наверняка, влетело за дело! За дело!

Послышался звук затрещины, тут уж я не смог удержаться и влетел в комнату, Сашка, как вчера, сидел, забившись в угол, над ним возвышалась его мать, она обернулась, выдавила улыбку и сказала:

- Всё хорошо, а мы уже уходим, спасибо, что приютили Сашеньку, но мы уже уходим.

Он вскочил, бросился мимо меня к входной двери и выбежал, мать кинулась за ним, но я удержал её за плечи, развернул к себе.

- Отстаньте от него, он вам ясно сказал, что не вернётся. А на вашем месте, я бы выпер из дома вашего, - тут я скривился, - мужа, тогда, может быть, он вернётся.

Она дёрнулась:

- Неужели вы думаете, что всё, что он тут наговорил - правда? Да нет, у него с детства была сильно развита фантазия, он вечно что-то придумывал. Он всё придумал. Сергей его за дело проучил, а он что-то себе выдумывает и выдумывает, подумаешь, пара затрещин, что ж, теперь всех окружающих ставить в известность, что он неслух такой?

Бывают такие женщины, для которых не существует обычной, первоочередной привязанности к детям, она затмевается привязанностью к кому-то другому, тому, кто на текущий момент является объектом её "любви". Я не сдержался, сорвавшись, затряс ее, словно куклу и заорал:

- Вы не понимаете? Вы что, не понимаете? Да ваш же грёбаный Серёжа его изнасиловал, понимаете? Ему хреново! Ему чертовски хреново! А вы лезете со своим "пойдём домой, не придумывай"! Да вы молиться должны на такого сына, а вы делаете всё, чтобы он вас ненавидел! Он в милицию заявление должен написать, засадить твоего Серёжу, а он просто ушёл из дома, чтобы никому не мешать, чтобы не видеть твоего хахаля! Ты понимаешь?!

Я тряс её, она всё пыталась договорить своё "придумывает", я был в таком гневе, что если бы не мой отец, пришедший с работы и, как соляной столп, застывший в дверях, я бы её, наверное, придушил, эту тупую курицу. Она вырвалась и молча вышла, а я, накинув куртку, бросился вниз по лестнице - искать его.

Я пробегал час, прежде чем нашёл его. Он стоял босой и трясся от холода, в чём был - так и выбежал. Я накинул на него свою куртку, сграбастал на руки и потащил домой. Неожиданно, он начал сопротивляться, все уговоры, что мать ушла, не действовали, он молча выдирался из моей хватки, мы всё-таки плюхнулись в лужу, но я не отпустил его и с большим трудом дотащил до дома. Втиснул его в ванную и врубил горячий душ, чтобы он согрелся. Он всё ещё вырывался, я стоял вместе с ним, под горячим душем, оба в одежде, мокрые.

- С-саш, С-саш, ус-спокойся, Саш, успокойся.

Я почувствовал, что его дрожь передалась мне, меня колотит и я заикаюсь. Он затих, как я понял, испугавшись за меня, и только смотрел на меня своими глазищами.

- С-саш, всё хорошо. Сейчас я принесу тебе полотенце, ты пока грейся, хорошо? Сейчас я принесу полотенце, ага?

Он медленно кивнул, соглашаясь. Облегчённо вздохнув, я вышел из ванной и, оставляя мокрые следы по всему полу, пошёл за полотенцем.

Он жил у нас ещё два дня, а потом ушёл. Ушёл, когда я вышел выкидывать мусор. Я поднялся на лифте, а он улизнул, очевидно, по лестнице, переодевшись в старые шмотки. Мать меня ругала, на чём свет стоит, что я проворонил его. Я совсем пал духом, но, где-то через неделю, увидел его в институте, он стоял у окна, потирая лоб и читал тетрадь с лекциями. Я подошёл и осторожно положил руку на плечо. Он вздрогнул, оглянулся и улыбнулся.

- Ты зачем убежал?

Эта тема разговора ему не понравилась, он чуть нахмурился, но улыбнулся через силу и сказал:

- Слушай, у вас вёл такой, сейчас посмотрю, подожди, а вот, Терентьев, вёл такой?

Я кивнул, а он продолжал:

- Ну и как, сложно у него на экзаменах? На лекциях он прикольный такой, вечно бухой.

- Не обольщайся, как раз такие дерут очень сильно, если, правда, вовремя бутылку не поставить..

Он обрадовался:

- Вот-вот, Алёнушка так же сказала, чтобы я не трепыхался.

Тут я сообразил:

- Ты у неё живёшь?

Он снова смутился, потупил глаза и, глядя в пол, кивнул. Я немного успокоился, теперь я знал, где он, знал, что Алёна о нём позаботится, и продолжил развивать тему Терентьева:

- Вообще, нам повезло, когда мы сдавали, он пришёл трезвый, мы ему и подсунули презент от группы, коньяк дорогущий, а вот ещё одной группе на потоке, сдающей позже нас, не подфартило, как нам. К ним он заявился с похмелуги, рожа стра-ашная, злой, ну, они ему бутылку, а он быстренько всех завалил и тогда уж пошёл "лечиться".

Теперь мы виделись только в институте, в перерывах между парами я выискивал его и тащил в буфет, справедливо полагая, что денег у Алёны он не берёт, а значит, весь день голодный. Он вяло сопротивлялся, а потом и вовсе перестал. Надвигалась зимняя сессия, я беспокоился за него, это была его первая сессия, а выяснилось, что беспокоиться следовало мне.

Никогда не думал, что у меня будут проблемы с учёбой, всегда выполнял все требования, сдавал лабы в срок, но на втором курсе, что называется, нашла коса на камень, парочка новых преподов отчего-то невзлюбила меня и я понял, что сессия обещает быть крайне неприятной и затяжной. Сказав, что преподы меня невзлюбили, я, пожалуй, погрешил против истины, один из них "возлюбил" меня точно, узнав в учебной части деканата, что моя ма неплохо зарабатывает. Буквально с первых же лекций в сентябре я получил намёк, что сессию я сдам либо очень быстро и отлично, либо долго и на троечку в лучшем случае, это в зависимости от того, будет ли проведена своевременная оплата зачёта. Самое паршивое, что по этому предмету был зачёт, а не экзамен, экзамен можно попытаться пересдать, сдав все зачёты, но этот зачёт, перекрывал доступ ко всей сессии, ко всем экзаменам. Я скрежетал зубами, но не говорил родителям о своих проблемах, всё-таки надеялся, что этот мужик от меня отстанет. Виталий Константинович был изрядной сволочью. Насколько я понял, весь немногочисленный женский коллектив нашего политеха побывал у него в постели за хорошую оценку, дань на сессиях он собирал регулярно. На зачёте препод долго и сладко мне улыбался, незаметно шевелил пальцами, имитируя отсчёт денег, я отворачивался и делал вид, что не понимаю, совсем тупой. Моё "непонимание" вышло мне совсем боком - он не вернул мне зачётку. Всё так же улыбаясь, сказал, чтобы я приходил за ней во вторник в 412ю аудиторию. Теперь у меня окончательно не было выбора, отобранная зачётка перечёркивала ещё два зачёта, которые я намеревался сдать: один препод мог бы всё-таки поставить зачёт в ведомость, а в зачётку потом, но вот второй был принципиальным и правильным до головной боли - сразу и в ведомость, и в зачётку. Я пал духом, слонялся по коридорам политеха, кляня свою несчастливую звезду, тут-то мне и попался Сашка. Увидев меня, крайне расстроенного, он тут же принялся выспрашивать, почему от выражения моего лица может молоко скиснуть. Я улыбнулся на его шутку и рассказал обо всём, он посочувствовал и задумался.

- Слушай, знакомый дядька, погодь, как его фамилия?

- Голубев, - пробурчал я, - старый хрыч! Ему седина в бороду, бес в ребро!

Он встрепенулся:

- Знаю, знаю! Мне недавно про него рассказывали. Он в прошлом году столько собрал со студентов, что купил себе третью квартиру! Прикинь!

Я прикинул и мне понравилась приблизительная сумма, которую он состриг с нас, бедных барашков-студентов.

- Для себя, наверное, купил, чтобы от жены, потихоньку с девочками встречаться. Я те говорю, седина в бороду, бес в ребро, Ленка и Катька уже готовятся к пересдаче зачёта, блин, жалко девчонок, попрутся они к этому старому козлу.

Он задумался снова, рассеянно провёл рукой по здорово отросшим волосам, я обратил на это внимание и невольно сказал:

- Постригись что ли.

Он поднял голову, улыбнулся и мотнул головой так, что отросшая чёлка почти закрыла ему глаза:

- Не, мы с Алёнушкой эксперимент ставим, она собирается стричься "под ноль", а я наоборот отращиваю. Смотри, скоро можно будет в хвостик собирать.

Я фыркнул, а потом расхохотался, там, где Алёнушка - там и безумные эксперименты над людьми. Он тоже повеселел, видя, что я улыбаюсь, потом сказал:

- Да чего ты здесь мотаешься, сегодня суббота, в воскресенье никто зачёты не ставит, в понедельник у тебя что-то есть?

- Нет, - ответил я.

- Ну вот, - этому факту он обрадовался, - иди домой, до вторника подучи, а во вторник надо как-нибудь постараться, чтобы ещё кто-то из преподов был в этой аудитории, а при посторонних Голубев не решится тебя завалить и требовать денег.

Надежда на это была крайне слабая, ну, спрашивается, откуда я возьму ещё одного препода и что мне его насильно с собой тащить? Однако, действительно, какой смысл от того, что я патрулирую коридоры? Я пошёл домой, позвав его с собой, он отказался, теперь мы виделись только в институте, вне его стен, я понятия не имел, чем он живёт, ко мне он больше не приходил.

Воскресенье принесло мне с утра пораньше кучу гостей и мы целый день валяли дурака с парнями, играли в карты, резались во всевозможные игрища на моём компе, а к вечеру пришёл он. Позвонил в дверь, но когда я пригласил его войти, он, прислушавшись к голосам, доносящимся из комнаты, отрицательно помотал головой.

- Вот, я тебе принёс, - он полез в карман куртки и вытащил оттуда мою зачётку, - тебе велели передать.

Я оторопело смотрел на неё, матери я ещё ничего не говорил, и был настроен увидеть эту красную книжицу значительно позже, когда пройдёт проплата.

- Как? Откуда?

Он пожал плечами:

- Я мотался в инсте, так, по своим делам, тут подходит ко мне препод и говорит: "Молодой человек, вы случайно не знакомы с обладателем этой зачётки? Я вас часто вместе видел". Сессно, я сказал, что знаю тебя, потом сообразил, что это тот самый Голубев. Так вот, он суёт мне твою зачётку и просит её тебе передать и, знаешь, оглядывается так нервно. Я посмотрел - зачёт стоит, я ещё подумал, с чего такая щедрость, а потом мне наши сказали, что какая-то проверка нагрянула, вот он и обосрался.

Я с облегчением вздохнул и крепко обнял его. Он чуть напрягся в моих руках, потом я почувствовал, как он расслабился, доверчиво положил голову мне на плечо, буквально на секунду, а потом, чуть оттолкнул меня и бросил:

- Ладно, я побежал, мне тут кое-куда надо.

- Домой? - не вытерпев, спросил я.

Он опустил ресницы и молча пошёл к лифту, я остался стоять, проклиная себя.

- До свидания! - вдруг крикнул он мне. - Встретимся в инсте!

Я махнул ему и он уехал.

Всё остальное я сдал без сучка, без задоринки, даже экзамен у препода, которого тоже побаивался. Он поставил мне "отлично", правда, всё время, начиная с момента, когда я взял билет и до конца ответа, он как-то похмыкивал и поглядывал на меня искоса, однако, ничего не сказал.

- Сдал?

Кто-то напрыгнул на меня сзади и прокатился на моих плечах.

- Сашка! Чёрт, сдал! Сам не верю.

Обернувшись, я чуть не ахнул: где мой Сашка, мой Сашка в потёртых джинсах, растянутом свитере, заросший до безобразия! Передо мной стоял молодой человек в новых брючках, щегольском модном джемпере и с нормальной стрижкой.

- С-саш...

Он поскучнел и отвернулся.

- Саш, ты прикольно выглядишь! Так... такой пижон.

- На сколько сдал? - спросил он, явно не желая развивать тему своей внешности.

- "Отлично", Саш, ты откуда такой? Ты где работаешь? Откуда деньги?

- Класс, молодец! Я знал, что ты сдашь, ты же молодец!

Он явно не желал разговаривать на эту тему и очень грубо пытался перевести разговор, я был крайне удивлён, обычно он говорил мне всё. Всё-всё. Увидев, что я нахожусь в каком-то оцепенении, он не стал надоедать, поздравил меня со сдачей и, попрощавшись, убежал.

В институте я всё реже и реже стал видеть его, он перестал ходить на лекции, но когда он появлялся, то все девчонки пялились на него, до того он стал, как они пищали, "хорошенький". Ну, всей-то хорошести, что шмотки новые, одеваться он стал очень, как это называется, стильно, волосы уложены, словно он только что из парикмахерской, в общем, слабенькое подобие фотографии в глянцевом журнале. Когда мы разговаривали, я заметил, что он подправил себе с детства сломанный передний зуб, теперь все зубы были ровные.

- Саш?

При моих вопросительных интонациях он тут же замолкал и, прощаясь, убегал. Может от сессии до сессии и живут студенты весело, я этого особо не заметил, для меня полгода тянулись невыносимо долго, я мало видел его, я скучал по нему. Меня освободили сразу от двух экзаменов, что было большой редкостью, все завистливо смотрели на меня, а я недоумевал, особо выдающихся знаний по этим предметам я не демонстрировал. Я не понимал, что случилось с преподами, и куда делся и чем теперь жил Сашка. Пребывал я в этом недоумённом состоянии недолго, всё разъяснила Алёнушка, заявившаяся в институт и выловившая меня у крыльца, когда я курил.

- Развлекаешься? - рявкнула она у меня над ухом.

Я чуть не присел от неожиданности - сначала от этого вопля, а потом и от её внешнего вида, окружающие тоже прибалдели - она всё-таки подстриглась "под ноль", но волосы уже отросли, торчали ёжиком и этот ёжик был выкрашен в радикально красный цвет, кожаное "мини", кожаные сапожки, парни уже начали пускать слюни.

- Да вот стою, жду наших, хочется узнать, как все сдали.

- Ах, вон чего тебе хочется, - она зло прищурилась, - конечно, самого освободили, радуешься, небось.

Я опешил от такой осведомлённости.

- Откуда ты знаешь?

- Оттуда! - децибелы её голоса зашкаливали, народ заинтересовался и стал подтягиваться.

- Лен, давай поговорим где-нибудь, не здесь.

- Ах, где-нибудь, - она передразнила меня, - ладно, идём. Я бы, конечно, всем рассказала, как ты экзамены сдаёшь, но пожалею того, кто ради тебя старается.

Я оттащил её в кафешку подальше, куда у студентов терпения не хватало дойти, чтобы ни на кого не нарваться.

- Лен, давай по порядку. Я не знаю, о чём ты говоришь, поэтому рассказывай всё. Ты такая умная, один я дурак.

- А я и не спорю - дурак!

- Я слушаю.

Она сидела, злилась и молчала.

- Лен. Алён. Алёнушка, ну скажи, в чём дело, почему ты орёшь, в чём я перед тобой провинился и объясни мне, как я сдаю экзамены?

Она долго смотрела на меня, потом наклонилась, взглянула в глаза и зачем-то взяла за запястье.

- Пульс ровный, вроде как показывает, что совесть чиста.

Я хмыкнул, интересный способ проверки совести.

- Так ты что, взаправду не знаешь? За тебя всё устраивает Сашка.

Я подскочил и пролил пиво.

- Чёрт! Это как?

- Вот так, - она вдруг заревела.

Я, привыкший к постоянным сменам её настроения, терпеливо ждал продолжения.

- Слушай, может ты такой дурак и не заметил, как он к тебе привязался, сейчас я бы даже сказала - влюбился. Помнишь, у тебя были зимой какие-то траблы с преподом? Так вот, он к нему пришёл и спросил, возьмёт ли тот натурой. Тот поржал, мол, мальчик, девочка, какая в жопу разница и, в общем, поставил тебе зачёт.

Я сидел, не шевелясь, чувствуя, что, несмотря на жару, по спине льётся ледяной пот.

- Потом он к другому заявился, обстоятельно спросил, во сколько обойдётся твоя хорошая оценка, тот сразу назвал сумму, четверо суток я вообще Сашку не видела дома, потом он сказал, что заплатил твоему преподу и ты сдал на "отлично". Сдал ведь, а?

Я молчал не в силах двинуться.

- А с этими преподами он сразу подстраховался, выяснил, кто и почём берёт, заплатил, тебя освободили. Скотина ты! У тебя лучший друг пропадает, а ты... сидишь тут, пиво жрёшь!

Она выкрикнула последние слова на всю кафешку, выплеснула стакан мне в лицо и побежала прочь. Я сидел, смотрел на удаляющуюся Алёнушку, потом, сообразив, бросился за ней. Путь мне преградил охранник, торопясь, я бросил три сотенные, отпихнул его и догнал её.

- Где он?

- Если бы я зна-а-ала-а, если бы я зна-а-ала, - заголосила она, - я думала ты знаешь, раз пользуешься оценочками за его счёт.

- Перестань истерить, на, закури. Слушай, то, что ты сказала, я ничего не знал, сама подумай, неужели он стал бы мне такое говорить? Ты меня слышишь?

Она начала икать от слёз и дрожащими руками прикурила сигарету.

- Ты же говорила, что он жил у тебя, да он и сам мне говорил.

- Ик. Так жил же, ик-ик, жил, где-то до апреля, а потом, ик, первого апреля, ты чего дёргаешься? Первого апреля что-то вспомнил, стал собираться, да чего ему, ик-ик, собирать, взял и, ик-ик, ушёл. Сказал - пока, Ле-е-ен, а-а-а-а-а. Я его видела две недели назад, выловила в клу-у-убе, он убежал от меня, но сказал, что у тебя всё хорошо. А-а-а, лучше бы ты сдох! Всё из-за тебя, из-за тебя! Такой парень, такой умница! Ик. Он же умница, талантливый!

Истерика пошла с новой силой, я понятия не имел, что делать с женщиной, которая рыдает, потом хохочет вперемешку с икотой и называет тебя скотиной. Окружающие бросали на меня сочувствующие взгляды, неверно истолковав ситуацию, из кафешки вырулили посетители, понаблюдать, чем закончится наша беседа. У меня подламывались ноги, гудела голова от Ленкиного воя и новостей которые я узнал. Неожиданно она перестала рыдать и плавно упала в обморок, я еле успел её подхватить.

Я не люблю лето. Когда был маленьким - любил, лето это каникулы, лето это приволье. Любовь эта пропала, как только я стал студентом, все отдыхают, а ты зубришь конспекты и штудируешь книги готовясь к экзаменам. Ладно, вру, я не люблю лето после одной, той самой сессии. Теперь, хотя я давно не учусь, когда начинается лето, я вспоминаю одну единственную сессию, Алёнушку в истерике и его. Больше я его не видел. Никогда. Неприятное слово, ложится на язык и перекатывается там, словно семь горошин. Н-и-к-о-г-д-а. Я не знаю о нём ничего, совсем ничего. Но каждый год, на Новый Год и на день рождения, я получаю по открытке с поздравлениями. Каждый раз они написаны хорошо знакомым мне почерком, тем самым, что красуется в моих старых конспектах, когда я просил его помочь мне переписать пропущенные лекции. Подписи каждый раз разные, в основном от общих друзей, но я уточнял, не поленился, они мне ничего не присылали. Последний раз, на прошедший Новый год, подпись была "Алёна", он не знает, что она умерла полтора года назад. Перед смертью, в больнице, у неё выпали все волосы, по этому поводу она жутко веселилась, как всегда, но потребовала, чтобы я подобрал ей парик, сказала, что хочет, чтобы похоронили в нём. Она всегда веселилась по поводу и без, высмеивала всё, она не была сильной натурой, часто жаловалась, но жаловалась со смехом, окружающие могли догадываться серьёзно ли она говорит. Так я лишился последнего друга. Живу один, неплохо зарабатываю, подружки больше двух месяцев не задерживаются, говорят, у меня тяжёлый характер, а тех, кто согласен с моим характером, я сам бросаю. Скоро мой день рождения, я знаю, что я сделаю. На открытках нет почтового штемпеля, значит, он сам приходит и бросает их в ящик. Я буду ждать его. У почтового ящика. Он придёт, он ещё ни разу не пропускал. Я буду ждать. Сашка, ты слышишь? Я буду ждать.